ovalno-kvadratnoe
В тот момент мне показалось, что я убила своего начальника. А до этого было так.
- Я не знаю еще, получится или нет, но считаю, что Вы должны знать. Потому что если Вы узнаете потом или от кого-то другого, я не хотела бы, чтобы Вы восприняли все так, словно я проворачиваю темы за Вашей спиной… - Когда я говорила, то изредка смотрела ей в лицо и видела, как она с каждой секундой серьезнеет, и улыбка куда-то исчезает.
- Ты уходишь?... – она то ли спросила, то ли констатировала факт. Интонация человека, который вот вдруг абсолютно внезапно понял неизбежность происходящего и опустил руки.
- Да. – Маленькое, коротенькое словечко, которое так часто вылетает направо и налево – сейчас оно было как камнем в голову. И все. Последняя надежда, которая еще виднелась у нее в глазах, пропала.
- Куда?
Потом мы долго говорили, периодически она отвечала на звонки, коротко и невпопад отвечала на вопросы людей, заходивших к ней в кабинет. Я после них постоянно подрывалась и закрывала двери, потому что все привыкли, что по вечерам у нее дверь открыта. Она была на грани истерики, но потрясающе держалась. Я не могла смотреть все время на нее, потому что сразу же видела наполненные слезами покрасневшие глаза, дрожащий подбородок и невероятную тоску. Мои попытки развеселить из серии «я думала, что будет кровь по стенам» или «да там же выделенка бесплатная!» на какое-то время выводили ее из состояния ступора. А потом я сказала то, что Ленка охарактеризовала как «то есть не только ее морально растоптать решила, но и в душу влезть и вытряхнуть ее наизнанку». Да уж, я поступила по-скотски, прекрасно зная слабые места Т.А. А ведь можно было заткнуться, тем более уже услышав, что меня отпускают. Но нет. Я же могу убить, зачем же останавливаться?.. И что самое ужасное, я сделала это, будучи не в состоянии затормозить, словно подсознание возобладало над разумом.
- У меня сейчас дурацкая улыбка на лице, совершенно не к месту, я не понимаю, почему… - Найдена та самая нужная интонация: тихо, медленно, но уверенно, чеканя слова, полностью завладевая сознанием слышащего. – Мне сейчас очень грустно, больно и неприятно. И мне тем более неприятно от того, что я заставила Вас испытывать то же самое.
Молодец! Аплодисменты! Может, с таким же выражением лица гвозди в крышку гроба вгонять? И, конечно же, она не выдержала. Слезы полились по щекам.
- Все… - Она еле-еле сглотнула рыдания и, пытаясь уже раз в пятый попасть пакетиком чая в кружку, медленно, не сразу встала из-за своего стола. – Все…
По взмаху руки я поняла, что пора сваливать, так как она не желает рыдать в моем присутствии из-за меня. А пойдет к А.В., который, как только узнает, из-за чего она в таком состоянии, пожелает накатить мне п..зды, если вдруг я попадусь ему на пути этим чудным вечером, поэтому лучше смыться.
Я не говорю, что я все сделала специально. Нет, все, что я сказала, было и остается правдой. Мне до сих пор ужасно больно и тоскливо, словно что-то внутри рвут на части. Слишком мы друг к другу прикипели, хотя бывало всякое: и крики, и разговоры сквозь зубы по нескольку дней. Но по большей части все это было из-за моего нежелания быть кем-то контролируемой (идиотка, поперлась еще туда, где погоны носят и приказы выполняют). Понятно, что моя независимость импонировала, тем более, она сама себя так позиционирует. В итоге Т.А. оказалась единственным руководителем, кого я признала. Потому что настоящий педагог – он и в Африке педагог. И человек. С..ка, конечно, та еще, но тем и прикольней. И мне реально чуть ли ни физически было плохо во время этого разговора. Но я дрянь. Мне же нужно было добить. Зачем? Хз. Видимо, могла, потому и сделала. Видимо, надо было свою боль перекинуть на другого, пусть и на того, кому во сто крат, может быть, паршивей. Права она, говоря, что я дрянь. Сама знаю…
И вот тогда-то мне и показалось, что я убила своего начальника…
- Я не знаю еще, получится или нет, но считаю, что Вы должны знать. Потому что если Вы узнаете потом или от кого-то другого, я не хотела бы, чтобы Вы восприняли все так, словно я проворачиваю темы за Вашей спиной… - Когда я говорила, то изредка смотрела ей в лицо и видела, как она с каждой секундой серьезнеет, и улыбка куда-то исчезает.
- Ты уходишь?... – она то ли спросила, то ли констатировала факт. Интонация человека, который вот вдруг абсолютно внезапно понял неизбежность происходящего и опустил руки.
- Да. – Маленькое, коротенькое словечко, которое так часто вылетает направо и налево – сейчас оно было как камнем в голову. И все. Последняя надежда, которая еще виднелась у нее в глазах, пропала.
- Куда?
Потом мы долго говорили, периодически она отвечала на звонки, коротко и невпопад отвечала на вопросы людей, заходивших к ней в кабинет. Я после них постоянно подрывалась и закрывала двери, потому что все привыкли, что по вечерам у нее дверь открыта. Она была на грани истерики, но потрясающе держалась. Я не могла смотреть все время на нее, потому что сразу же видела наполненные слезами покрасневшие глаза, дрожащий подбородок и невероятную тоску. Мои попытки развеселить из серии «я думала, что будет кровь по стенам» или «да там же выделенка бесплатная!» на какое-то время выводили ее из состояния ступора. А потом я сказала то, что Ленка охарактеризовала как «то есть не только ее морально растоптать решила, но и в душу влезть и вытряхнуть ее наизнанку». Да уж, я поступила по-скотски, прекрасно зная слабые места Т.А. А ведь можно было заткнуться, тем более уже услышав, что меня отпускают. Но нет. Я же могу убить, зачем же останавливаться?.. И что самое ужасное, я сделала это, будучи не в состоянии затормозить, словно подсознание возобладало над разумом.
- У меня сейчас дурацкая улыбка на лице, совершенно не к месту, я не понимаю, почему… - Найдена та самая нужная интонация: тихо, медленно, но уверенно, чеканя слова, полностью завладевая сознанием слышащего. – Мне сейчас очень грустно, больно и неприятно. И мне тем более неприятно от того, что я заставила Вас испытывать то же самое.
Молодец! Аплодисменты! Может, с таким же выражением лица гвозди в крышку гроба вгонять? И, конечно же, она не выдержала. Слезы полились по щекам.
- Все… - Она еле-еле сглотнула рыдания и, пытаясь уже раз в пятый попасть пакетиком чая в кружку, медленно, не сразу встала из-за своего стола. – Все…
По взмаху руки я поняла, что пора сваливать, так как она не желает рыдать в моем присутствии из-за меня. А пойдет к А.В., который, как только узнает, из-за чего она в таком состоянии, пожелает накатить мне п..зды, если вдруг я попадусь ему на пути этим чудным вечером, поэтому лучше смыться.
Я не говорю, что я все сделала специально. Нет, все, что я сказала, было и остается правдой. Мне до сих пор ужасно больно и тоскливо, словно что-то внутри рвут на части. Слишком мы друг к другу прикипели, хотя бывало всякое: и крики, и разговоры сквозь зубы по нескольку дней. Но по большей части все это было из-за моего нежелания быть кем-то контролируемой (идиотка, поперлась еще туда, где погоны носят и приказы выполняют). Понятно, что моя независимость импонировала, тем более, она сама себя так позиционирует. В итоге Т.А. оказалась единственным руководителем, кого я признала. Потому что настоящий педагог – он и в Африке педагог. И человек. С..ка, конечно, та еще, но тем и прикольней. И мне реально чуть ли ни физически было плохо во время этого разговора. Но я дрянь. Мне же нужно было добить. Зачем? Хз. Видимо, могла, потому и сделала. Видимо, надо было свою боль перекинуть на другого, пусть и на того, кому во сто крат, может быть, паршивей. Права она, говоря, что я дрянь. Сама знаю…
И вот тогда-то мне и показалось, что я убила своего начальника…