Варкалось. Хливкие шорьки
Пырялись по наве
И хрюкотали зелюки,
Как мюмзики в траве.
О, бойся Бармаглота, сын!
Он так свиреп и дик,
А в чаще рыщет исполин –
Злопастный брандашмыг.
Но взял он меч и взял он щит,
Высоких полон дум.
В глущобу путь его лежит
Под дерево тум-тум.
Он встал под дерево и ждет.
И вдруг граахнул гром!
Летит ужасный Бармаглот
И пылкает огнем.
Раз-два, раз-два, горит трава
Взы-взы, стрижает меч.
Ува-ува! И голова
Барабардает с плеч!
О, светозарный мальчик мой,
Ты победил в бою!
О, храброславленный герой,
Хвалу тебе пою!
Варкалось. Хливкие шорьки
Пырялись по наве
И хрюкотали зелюки,
Как мюмзики в траве…
Вот так, друг мой. Не надо удивляться и кричать, что мы – разные поколения. Есть незыблемые, монуменальные, вечные фишки. И если мы оба их понимаем, года ничего не значат. Может, сейчас старше – ты или я. Может, потом, ты бы был моим дедом или тетей, или я – твоей матерью или старшим братом. Или мы вообще бы никогда не пересеклись, потому что нас разделяли бы столетия. Но, и ты, и я понимали. Понимаем. И будем понимать, когда память о нас рухнет под грузом пепла. И связующая нас ниточка станет невидимой. Но тем она будет крепче, потому что невидимое сложнее найти. И сложнее перерезать.
«Все чудесатее и чудесатее», говорила Алиса, проваливаясь в кроличью нору.
Но как же здесь темно…